Что может быть сложнее отношений человека и природы? Человек — часть её, и даже не любовь, а глубинная первозданная связь, как пуповина новорождённого, существует между ними. «Природа, ты моя богиня!» — восклицает один из шекспировских злодеев. И именно с природой (прежде всего с ней!) человек поступает самым злодейским образом, борясь за своё существование и за свой комфорт на пути прогресса. В этом трагическое противоречие действительности. Не только тогда, когда охотник или мясник убивает животных для пропитания либо ради одежды; не только тогда, когда рубят деревья на дрова и стройматериалы, но и тогда, когда, подобно червю в яблоке, по мысли древнекитайского философа, человек прорывает туннели в горах, выворачивает камни, взрывает скалы, покрывает саму землю «термитниками городов». Даже отдыхая в загородном доме, любуясь красотой брёвен, человек по сути дела наслаждается «костями» деревьев, как, впрочем, наслаждается поделками из слоновых бивней, моржовых клыков, отполированными кораллами, букетами срезанных цветов, раковинами — домиками умерщвлённых моллюсков. Человек осознаёт, что живёт за счёт смерти природы, и при этом любит её. Возможно, наше обострённое чувство красоты естественной природы, наше стремление передать в живописи и литературе мистическое содержание пейзажа или в скульптуре пластическую прелесть животных — всё связано с неизбывным чувством вины, желанием воскресить, воссоздать хоть что-то из принесённого в жертву человеческому роду. И чтобы вырваться из замкнутого круга драмы жизни, чтобы на миг перестать пить кровь природы, человек находит отдохновение в эстетике отражения природы в искусстве. Думается, гений художника, пробудившись в душе первобытного охотника, расписавшего при свете костра стены древней пещеры, руководствовался не столько магическим ритуалом, привлекающим дичь, сколько неизбывным чувством любви ко всем этим оленям и лебедям, смешанным с горечью неизбежности превращения их в пищу. В искусстве пейзажной живописи, подчас иллюзорной, когда чудится, будто сады и леса, разрушив стены, вошли в дом; в красоте самих естественных материалов своего жилища: от брёвен и досок паркетов, панелей и балок, от камня колонн и облицовки до узоров Янтарной комнаты; от растений в кадках и горшках до зимних садов — всё та же отчаянная любовь, всё та же устремлённость в невозвратное райское прошлое. Возможно, дальнейший путь человечества в том, чтобы жить среди пластика, способного перенять красоту естественного и создать свою собственную, ничему не подобную. Примеры того мы видим уже на нашем веку. Но история такова, какова она есть. История дома, в частности. Современное жилище, возникнув в естественной пещере, пришло к некой формуле: изба (дом, дворец) в ближнем окружении сада, а дальше лугов, лесов, гор, поставленная так, что, будучи творением человека, выглядит столь слитой с природой, что окрестный ландшафт уже не мыслится без неё.