Но есть иное, не менее важное взаи¬модействие идеи и вещи. Кто не повто¬рил хоть раз расхожее: «Все мы вышли из гоголевской „Шинели"». Многострадальная, совсем не согревающая одёжка эта, точно сиамский близнец, срослась с образом своего владельца, полунищего писаря Башмачкина, и породила русскую литературу милосердия XIX столетия. Идея сострадания к «маленькому человеку» через образ жалкой старой и столь же жалкой в её притязаниях новой шинели Акакия Акакиевича обрела черты евангельской притчи.  А разве сумочка Анны Карениной — маленький красный мешочек, висящий у неё на руке, не старается, подобно ангелу-хранителю, удержать её от смертного греха самоубийства, когда, прежде чем броситься на рельсы, Анна всё пытается зачем-то скинуть его с руки, а он никак не снимается.

Уже много веков человек, появи­вшийся на свет в цивилизованном мире,  оказывается не только во власти естественных даров — воздуха, воды, пищи, но и окружённым некой вещесферой, т. е. сонмом предметов, изобретённых и сработанных поколениями всего рода человеческого, для того чтобы защитить отдельного индивида, сделать его жизнь более комфортной и независимой от изнурительного быта (а по возможности и от самой природы), чтобы он радостно существовал в творчестве, в свободном полёте духа. Наверное, именно поэтому любое обустройство затягивает, захватывает, обольщает как в реальности, так и в романах, кино. Начав создавать собственное жилище, человек вступает в период личной робинзонады, ощущая свой дом маленьким островком в океане большого города. Мы, пожалуй, больше сопереживаем Робинзону Крузо не в момент, когда он терпит кораблекрушение, а когда спасает вещи с затонувшего корабля (для поддержания читательского интереса такая ситуация повторена в книге дважды).