Дворцы и лачуги, корона и кухонная тряпка, оловянные миски и золотые кубки, рыцарские мечи и ножи мясников, палитра в руке художника и банка румян уличной девки, женское рукоделие, тиснёный книжный переплёт, резьба надгробий, ковры, очки, кошельки, пуговицы — всё для Шекспира и его персонажей равно объект пристального психологического наблюдения и острого эстетического наслаждения. Очень важно понять красоту и сокровенный смысл вещи. Невнимание Дездемоны к тонкой неброской красоте старинного белого платка, вышитого белыми цветоч¬ками земляники, невольное пренебрежение к вещице (у неё много платков, роскошных, обшитых золотым кружевом) приводит её к трагическому столкновению с Отелло, для кого именно этот платок — редкостное магическое со-кровище. (Хотя корни трагедии, конечно же, в характере самого мавра.) Крушение такого гиганта, как Король Лир, происходит не тогда, когда он капризным жестом всесильного божества раздал, раздробил своё королевство, а в тот час, когда дочери решают ограничить его быт лишь необходимым числом вещей и слуг. Оказывается, Лир сам не знал за собой того, на что опирается расчёт его циничных, коварных дочерей. Уже получив отцовское королевство, но стремясь уничтожить самодостаточность короля, они понимают: Лиру легче расстаться с жизнью, чем с ослепительностью королевского антуража, с его предметным выражением. «Сведи к необходимостям всю жизнь, и человек сравняется с жи¬вотным», — роняя невольные слёзы, кричит он дочке. Кажется, будто в Лире происходит переворот и он начинает видеть в богатых одеждах, пышных убранствах начало всех бед, социальной несправедливости. Кажется, но нет! Лир внимательно присматривается к полунагому нищему: «На нём всё своё, ничего чужого. Ни шёлка от шелковичного червя, ни воловьей кожи, ни овечьей шерсти, ни душистой струи от мускусной кошки! Все мы с вами поддельные, а он настоящий. Неприкрашенный человек и есть это бедное, голое двуногое жи¬вотное». В словах полубезумного старца нет и ноты юродской радости при виде «голого двуногого животного», ибо он приводит короля в отчаяние. Лир в отрепьях вместо мантии и травяном венке вместо короны не превращается в подлинного аскета, а венок и лохмотья лишь знаки его беды. Когда-то апостол Павел сравнил тело человека с домом — домом души. Шекспир развивает эту мысль, доказывая, что и сам дом в каком-то смысле тело души, поскольку по-своему отражает и даже продолжает человека. Идеальный дом шекспировского персонажа похож на идеальное ренессансное тело — совершенно сложённое, могучее, роскошное.