И не были ли Адам и Ева первыми жертвами Моды, подвластными её прельстительному зову? «И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания» (Быт. 3.7). Осознав себя, Адам устыдился не того, что он наг, а что его тело не окультурено, творчески не преображено. Первоначально не фиговый листок (по штучке) прилепили они, но «сделали опоясания», т. е. юбочки из листьев. Вот он, первый «фасон», первое добровольное изменение облика первых людей. «И сделал Господь Бог Адаму и жене его одежды кожаные, и одел их» (Быт. 3.21). Эти «кожаные одежды» есть не что иное, как наша плоть, смертное тело. Первоначальное, духовное тело, созданное из света («Ты одеваешься светом, как ризою...» — говорил царь Давид; Пс. 103.2), было уплотнено, ввергнуто в материю. Вместе с бессмертием человек лишился и изначальной красоты, подобной божественной. Наши сны, видения, наше тяготение к искусству, к изящным праздничным одеждам, возможно, и есть стремление вспомнить образ иного бытия, иных обликов. Шекспир писал: «Мы созданы из вещества того же, что наши сны» («Буря»). По преданию, одежда Иисуса Христа с детства чудесным образом росла вместе с ним. Но не исключено, что это иносказание и речь идёт о более глубоких вещах. На готической миниатюре изображена Мадонна, вяжущая на спицах красный хитон. Она была воспитана в Храме как замечательная рукодельница. В семье Иосифа Ей поручили прясть пурпурную и червлёную шерсть для завесы. Она получила похвалу за работу, а может быть, в награду и немного этой шерсти. Вот и связала из нее своему малышу первую рубашечку, а потом распускала, подвязывала до тех пор, пока эта одежда не стала длинным красным хитоном, чей яркий цвет издали привлекал учеников и слушателей. В древности все странствующие проповедники косили заметную, чаще красную, одежду. И кусочки подлинной ризы Христа описываются очевидцами XIX в. как буро-красные... Потомки Адамовы, получив своё тело и кожу в качестве первой одежды, изобретали всё новые и новые виды «второй кожи». Началась история моды, словно в зеркале отразившая историю человечества. Мода играла с природными материалами и естественными формами, которые подчас в этой игре становились противоестественными. Нет ни одной части человеческого тела, не «обыгранной» модой, — каждая была доведена до гротеска и абсурда, увеличиваясь, уменьшаясь, искажаясь, обнажаясь и т. д. Никто ни в одну эпоху, даже полностью разорившись ради нескольких оригинальных костюмов, не мог благодаря этому остаться модником навсегда. Едва достигнув результата, восхитившего всех, мода, подобно вечному двигателю тут же начинает движение. Как в мироздании постоянно разрушаются старые формы, дабы освободить место для появления миллионов новых, так и мода, создающая и разрушающая бесконечное множество собственных обликов, — лишь свидетельство полноты и яркости жизни. Мода в современном понимании — как частая смена типов и фасонов одежды — была детищем эпохи Возрождения. Начиная с XV в. это область массового приложения творческих сил модников, художников, портных. В ней воплотились жажда разрушения привычного, традиционного и поиск нового, неизведанного. Ренессансная мода стала своеобразным международным искусством, отразившим способность человека сформировать себя в любом предпочтительном образе. К этому времени уже были освоены почти все покрои и приёмы, позволявшие ваять собственное тело посредством костюма, уподобляя его монументальной статуе, крепости, даже целой Вселенной. Ни один подлинный модник не может существовать без зрителя. Конечно, подобно павлину, адепт моды во все времена распускает хвост ради противоположного пола. Но не только. В принципе, как истинный художник, он жаждет изумить поголовно всех. Мода с её неожиданными эффектами, эпатажем сродни карнавалу, игре. Таким, например, игровым моментом в эпоху Возрождения было сходство мужской и женской одежды. Оригинальные новинки фактически вплоть до XIX в. первой выдвигала мужская мода. Почему? Возможно, вслед за установленным самой природой правилом, что самцы обычно наряднее более скромных самочек. Или сыграла свою роль многовековая социальная подчинённость женщины. Эмансипация ренессансной женщины выразилась и в том, что, подражая мужской, женская мода перенимает её новинки, играет почти мужскими шляпами, покроем верха платья, рукавами, отделками, лаже обувью на высоком каблуке. Неведомая дотоле быстрота перемен сделала именно ренессансную моду символом не только красоты, но и быстротечности времени. «Мы видели, как времени рука/срывает всё, во что рядится время», — говорит Шекспир (сонет 64). Мода с её природной самоизменяемостью антагонистична облику, менталитету раба, бедняка, простолюдина, чей костюм в своей вековой застылости словно бы выражал некую родовую черту, знак своеобразного аристократизма трудового люда, его родство с такой неизменной данностью, как сама земля. Поэтому естественно, что первыми модниками становились короли и принцы. Неограниченные возможности позволяли им облачаться в уникальные костюмы — шедевры прикладного искусства. Разумеется, платье, продемонстрированное королём или королевой, сразу вызывало волну восторженного подражания среди придворных. Модная выдумка была подобна брошенному в воду камню, от которого расходятся круги. Первый такой круг — элегантные кавалеры и дамы, принцы, графы, бароны — рыцари моды. Если люди такого ранга и подхватывают модную идею, они не искажают, но, варьируя, развивают её.