Ошибаются те, кто видит в классовой борьбе пролетариата лишь стремление наполнить желудок. Всемирно-историческая схватка идет за все культурное наследие человечества, за право всестороннего развития и утвер¬ждения каждой человеческой личности. Пролетариат как класс не может вести осаду капиталистической крепости, не может пробиться к свету из фабричного мрака и ну¬жды, пока он не противопоставит свои собственные эсте¬тические идеалы искусству наших дней... борющийся пролетариат дает искусству не только надежду на буду¬щее. Его борьба, пробивающая брешь за брешью в крепости буржуазного строя, прокладывает новые пути искусству, обновляет его, обогащает его новым идейным содержанием. Предвосхищая грядущую жизнь человечества, пролетариат выходит за пределы духовной жизни буржуазного общества и открывает тем самым искусству новые возможности для развития... В своем художественном творчестве пролетариат чувствует потребность выразить стоящую перед ним как классом высшую историческую задачу. К. Цеткин 1019, 99
Ошибаются те, кто видит в классовой борьбе пролетариата лишь стремление наполнить желудок. Всемирно-историческая схватка идет за все культурное наследие человечества, за право всестороннего развития и утвер¬ждения каждой человеческой личности. Пролетариат как класс не может вести осаду капиталистической крепости, не может пробиться к свету из фабричного мрака и ну¬жды, пока он не противопоставит свои собственные эсте¬тические идеалы искусству наших дней... борющийся пролетариат дает искусству не только надежду на буду¬щее. Его борьба, пробивающая брешь за брешью в крепости буржуазного строя, прокладывает новые пути искусству, обновляет его, обогащает его новым идейным содержанием. Предвосхищая грядущую жизнь человечества, пролетариат выходит за пределы духовной жизни буржуазного общества и открывает тем самым искусству новые возможности для развития... В своем художественном творчестве пролетариат чувствует потребность выразить стоящую перед ним как классом высшую историческую задачу. К. Цеткин 1019, 99
Страстное влечение к наслаждению искусством и художественному творчеству во все времена жило в угнетенных и порабощенных слоях общества. Поэтому снова и снова из широчайших народных масс выходят одаренные приверженцы искусства и творцы, умножающие его сокровища... К. Цеткин 221, 1957, № 8, 182
Страстное влечение к наслаждению искусством и художественному творчеству во все времена жило в угнетенных и порабощенных слоях общества. Поэтому снова и снова из широчайших народных масс выходят одаренные приверженцы искусства и творцы, умножающие его сокровища... К. Цеткин 221, 1957, № 8, 182
Именно потому, что далек путь, который пролетариат должен пройти, чтобы стать достойным наследником классического искусства, именно потому что влияние разлагающегося буржуазного общества делает этот путь особенно трудным, необходимо эстетически вооружить пролетариат для этой исторической миссии. Разумеется и речи не может быть о рабском подражании и слепом преклонении перед буржуазным искусством. Дело идет о пробуждении и воспитании художественного вкуса и эстетического сознания, прочным фундаментом которого было бы социалистическое мировоззрение, могучая идеология борющегося пролетариата, а в один прекрасный день — и всего освобожденного человечества... К. Цеткин 221, 1957, М 8, 187
Именно потому, что далек путь, который пролетариат должен пройти, чтобы стать достойным наследником классического искусства, именно потому что влияние разлагающегося буржуазного общества делает этот путь особенно трудным, необходимо эстетически вооружить пролетариат для этой исторической миссии. Разумеется и речи не может быть о рабском подражании и слепом преклонении перед буржуазным искусством. Дело идет о пробуждении и воспитании художественного вкуса и эстетического сознания, прочным фундаментом которого было бы социалистическое мировоззрение, могучая идеология борющегося пролетариата, а в один прекрасный день — и всего освобожденного человечества... К. Цеткин 221, 1957, М 8, 187
Достаточно обратиться к истории, чтобы опровергнуть приговор, объявляющий тенденцию в искусстве вне закона. Могучие, величественные творения всех времен страстно тенденциозны. Разве тенденция чем-нибудь отличается от идеи? Искусство, лишенное идеи, становится искусственным и формалистичным. Не идея позорит художественное произведение, не тенденция оскверняет его. Наоборот, они должны и могут создавать и повы¬шать художественную ценность произведения. Тенденциозность губит искусство лишь тогда, когда она грубо навязана извне, когда она выражена художественно неполноценными средствами. Там, где изобразительные средства художественно совершенны, где идея проступает из самой глубины произведения, она становится творческой и создает бессмертное. К. Цеткин 221, 1957, № 8, 105
Достаточно обратиться к истории, чтобы опровергнуть приговор, объявляющий тенденцию в искусстве вне закона. Могучие, величественные творения всех времен страстно тенденциозны. Разве тенденция чем-нибудь отличается от идеи? Искусство, лишенное идеи, становится искусственным и формалистичным. Не идея позорит художественное произведение, не тенденция оскверняет его. Наоборот, они должны и могут создавать и повы¬шать художественную ценность произведения. Тенденциозность губит искусство лишь тогда, когда она грубо навязана извне, когда она выражена художественно неполноценными средствами. Там, где изобразительные средства художественно совершенны, где идея проступает из самой глубины произведения, она становится творческой и создает бессмертное. К. Цеткин 221, 1957, № 8, 105
...попытка исчерпать все подробности действует утомляюще и оскорбительно на способного тонко чувствовать человека, тогда как несколько художественно отобранных деталей возбуждают фантазию читателя, и он сам придает картине завершенность и законченность. То же самое происходит, когда беседуют остроумные люди: легкий намек доставляет несравненно большее удовольствие, чем грубая определенность. Р. Люксембург 221, 1961, № 4, 233
...попытка исчерпать все подробности действует утомляюще и оскорбительно на способного тонко чувствовать человека, тогда как несколько художественно отобранных деталей возбуждают фантазию читателя, и он сам придает картине завершенность и законченность. То же самое происходит, когда беседуют остроумные люди: легкий намек доставляет несравненно большее удовольствие, чем грубая определенность. Р. Люксембург 221, 1961, № 4, 233
Искусство должно облагораживать людей... М. Горький 39, 6, 318
Искусство должно облагораживать людей... М. Горький 39, 6, 318
Люди любят мелодически организованные звуки, яркие краски, любят делать окружающее их лучше, праздничнее, чем оно есть. Искусство ставит своей целью преувеличивать хорошее, чтобы оно стало еще лучше, преувеличивать плохое — враждебное человеку, уродующее его,— чтобы оно возбуждало отвращение, зажигало волю уничтожить постыдные мерзости жизни, созданные пошлым, жадным мещанством. В основе своей искусство есть борьба за или против, равнодушного искусства — нет и не может быть, ибо человек не фотографический аппарат, он не «фиксирует» действительность, а или утверждает, или изменяет ее, разрушает. М. Горький 39, 27, 444
Люди любят мелодически организованные звуки, яркие краски, любят делать окружающее их лучше, праздничнее, чем оно есть. Искусство ставит своей целью преувеличивать хорошее, чтобы оно стало еще лучше, преувеличивать плохое — враждебное человеку, уродующее его,— чтобы оно возбуждало отвращение, зажигало волю уничтожить постыдные мерзости жизни, созданные пошлым, жадным мещанством. В основе своей искусство есть борьба за или против, равнодушного искусства — нет и не может быть, ибо человек не фотографический аппарат, он не «фиксирует» действительность, а или утверждает, или изменяет ее, разрушает. М. Горький 39, 27, 444
Художник — чувствилище своей страны, своего класса, ухо, око и сердце его; он — голос своей эпохи. М. Горький 39, 24, 491
Художник — чувствилище своей страны, своего класса, ухо, око и сердце его; он — голос своей эпохи. М. Горький 39, 24, 491
Искусство может переживать времена упадка, но оно вечно, как и сама жизнь. Ф. Шаляпин 783, 351 502
Искусство может переживать времена упадка, но оно вечно, как и сама жизнь. Ф. Шаляпин 783, 351 502